Прегледни рад 821.161.1-93-14.09,,19'' 821.161.1-93-14.02 АВАНГАРДА

Микела Капра1

О ЯЗЫКЕ ДЕТЕЙ В ПОЭТИКЕ АВАНГАРДИСТОВ

В данном работе мы исследуем интерес авангардистов к творческим способностям детей и через примеры из стихотворений Кручёныха, Гуро и Хармса показываем какие аспекты творческих спобностей детей они имитируют и почему. Особое внимание мы будем обращать на язык детей и на те аспекты, которые авангардисты превратили в кредо. Циль нашего исследования – это показать как авангардисты превратили детский мир в эстетическую категорию, в программу, и как, именно в этом аспекте, содерживается парадокс инфантилизма у авангардистов, то есть, у них инфантилизм превращается в что-то искуственное и, в конце концов, во «взрослизм». Мы будем доказывать всё это через анализ и сравнение стихотворений. Ключевые слова: язык детей, лепетание, восприятие мира, невинный взгляд, солипсизм, « вещи как таковые», игра

1. ВВЕДЕНИЕ. ИНТЕРЕС К ДЕТСКОМУ МИРУ Интерес к творческим способностям детей в России, как и в мире вообще, проявили как художники, так и писатели, ещё перед тем, что авангардисты системно написали манифесты и объяснили в них основные понятия их кредо; в поэтике русских авангардистов этот интерес стал одной из центральных тем и продолжался до появления обэриутов ( включая обэриутов). Проявление этого интереса станет наглядным если иметь в виду следующие события и обстоятельства: А) введение работ детей в литературную и художественную жизнь России: в 1909-ом году Издебский организовал в городе Одессе выставку под названием «Салон», на которой появились в виде экспонатов рисунки детей; детские рисунки собирали такие, писатели как Кручёных и Каменский. В 1913-ом году Кручёных опубликовал произведение: «Поросята», которое написал в соавторстве с одиннадцатилетной девочкой Зиной В.; кроме этого, Кручёных является тоже редактором сборников: «Собственные рассказы и рисунки детей» (1914) и «Собственные рассказы, стихи и песни детей» (1921-1922). В сборнике авангардистов: «Садок Судей II» (1913) Хлебников включил стихи тринадцатилетней девочки Милицы из Украины. 1 [email protected] Lipar / Journal for Literature, Language, Art and Culture

135

Микела Капра

Б) Интерес к творческим способностям детей можно заметить в трактатах, размышлениях, манифестах и т.д., русских писателей и художников ХХ-ого века; литература, посвященная выразительным речевым и художественным средствам детей, является богатой примерами: о манере рисования детей пишут эссе В. Кандинский « Über die formfrage» (1912), «Текст художника» ( 1918) и Вл. Марков «Принципы нового искусства» (1912); размышления о детской речи, или о тех аспектах детской речи, которые можно связать с заумным языком, можно найти в теоретической литературе писателей Кручёных, Хлебникова ( «Слово как таковое», «Новые пути слова», в «Манифесты и программы русских футуристов», Мюнхен, 1967), Хармса, и др., а также в этюдах русских формалистов, например, в работе Якубинского: «Откуда берутся стихи» (1921), в работе Шкловского: «О поэзии и заумном языке» (1916) или в статье Шкловского: «Искусство как приём», в которой особое внимание обращается на восприятие детей внешнего мира и на то, как для них всё является новым, интересным и как у них способность восприятия действительности как чего-то чудесного, нового, и т.д., является максимальной и естественной; художник должен воспринимать мир, как ребёнок. В) Публикуются книги, биографии, в которых тема детства являтся центральной для размышления о самом себе, о действительности, и т.д. ( А. Белый: «Котик летаев» (1922), Б. Пастернак: «Детство Люверс» (1918), Ю. Олеша: «Человеческий материал» (1928) и «Я смотрю в прошлое» (1928), Каменский: «Его-Моей биографии великого футуриста» (1918)) Г) Кроме того, что мы уже написали, самые очевидные проявления интереса к творческим способностям детей замечаются в творчестве авангардистов, в их стихотворениях или в картинах, в которых имитируются речевые или визуально-коммуникативные средства детей, например, в стихотворении Кручёных: «Испуганная мещанская песня» (в котором звуки имитируют детское лепетание) или в произведениях, в которых описываются желание возвращения к инфантильному миру, или дети как идеал, например, в стихотворении Каменского: «Сердце детское» (1916) читаем: «И будъте дети» и в другом стихотворении Каменского: «Весело. Вольно. И молодо» читаем: « Звеним. Торжествуем. Беспечны./ Будто дети – великие дети/ У которых сердца человечны/ А глаза на весеннем расцвете». Интерес к инфантильному поведению, к детскому духовному миру, как и к творческим способностям детей, который стал одной из центральных тем у авангардистов, возникал параллельно с интересом самих авангардистов к примитивному миру и искусству. Эти интересы появились изза разных причин. Авангардисты воспринимали культуру, нормы, общество и т.д. как репрессивные механизмы, из-за которых человек не только лишается свободы, но и естественности и души; кроме этого, они скептически думали о нормах, на которых основываются общество, общественное поведение и общение людей. Они видели в естественности детей и примитивных людей идеал для жизни и искусства; по их мнению, примитивы и дети являются субъектами, которые ещё не стали рабами общественного 136

Липар / Часопис за књижевност, језик, уметност и културу



механизма, норм или условностей. Дети и примитивы, в размышлениях авангардистов, – свободные люди, их действия являются свободными от всякого принуждения ( от морали, и т.д.), у них восприятие внешнего мира ещё является свободным от принуждения ( от всякой интеллектуалной схемы, нормы и т.д.) и у них речь ещё свободна ( не основывается на правилах грамматики, и т.д.); эта свобода от норм, схем и т.д. является важной, потому что благодаря ей можно естественно и легко постичь существо вещей. Идея о детях как о невинных, свободных от всякого принуждения, искусственности, плохих инстинктов и т.д. существах, которые по этим причинам являются лучше, чем взрослые, не отличается новизной и существует не только в размышлениях авангардистов; она давно преобладает в разных эпохах и культурах. Г. Боас, в книге: «The cult of childhood» ( Боас 1966: 54-60 ), приводит многочисленные примеры ( из искусства и литературы) о том, как дети являются символом невинности; он, например, показывает, как ангелы изображены в виде детей и пишет, что, хотя в ХХ-ом веке и появились этюды Фрейда о сексуальности детей, идея о детях как об «ангелах» продолжалась и продолжается. То, что является новым у авангардисов, это – то, что, пробуя имитировать в своём творчестве язык детей, их восприятие внешнего мира, их манеру размышления, они превратили детский мир в эстетическую категорию, в программу, и дети, кроме того, что стали объектом эмпатии, превращаются в символ художника, великого мастера. В статье «Über die formfragе» (1912), ( Кандинский 1968: 99-100) Кандинский пишет, что дети и художники отказываются от внешней, практической страны вещей и сразу завладевают их существом, то есть, воспринимают вещи как таковые. Посколько у детей невинное око, то есть невинный взгляд, у них способность воспринять вещи как таковые. Внешнюю, практическую, неважную сторону вещей дети понимают позднее, пишет Кандинский, иногда после плохих опытов. Кандинский дальше пишет, что взрослые, особенно учителя, критикуют рисунки детей и приводит примеры: «Твой человек не может ходить, у него только одна нога», или, «На твоём стуле никто не может сидеть, он, кажется, сломился» и другие; взрослые хотели бы, чтобы дети подражали действительности, практическим внешним чертам действительности, потому, что потеряли способность проникнуть в существо вещей и больше в этом не разбираются, а дети, наоборот, великие художники, умеют снять вуаль внешних, практических черт вещей и изображать их существо. Художник должен бы воспринять мир как ребёнок, он должен освободиться от практических, внешних черт вещей, от цели вещей, от рациональных схем восприятия, от условности восприятия, и т.д. и изобразить вещи как таковые. Восприятие внешнего мира детей, их слобода от всякого принуждения ( рациональных схем, условностей, логики и т.д.) стали у авангардистов программой, это очевидно в манифестах: «слово как таковое» ( Кручёных, Хлебников) и в трактатах «освободиться от строгих норм слов и метра» ( Тынянов 1924: 129-133). Из-за этих причин, дети являются привлекатеLipar / Journal for Literature, Language, Art and Culture

137

Микела Капра

льным объектом размышления; в искусстве авангарда попытки подражания детским коммуникативным или творческим способностям – многочисленны, писатели-авангардисты имитируют игру детей со звуками, их свободную от норм речь, и т.д.; об этом будем говорить дальше, но прежде немного опишем как дети говорят. 2. КАК ГОВОРЯТ ДЕТИ? О том, как дети говорят, существуют многочисленные этюды и эссе; мы будем анализировать несколько теорий, которые можно связать с заумным языком. В 1934-ом году К. Бюлер создал схему речевого общения, под названием «Organonmodell der Sprachе», в работе: «Sprachenteorie», который употреблялся в изучении детской речи (Люис 1936: 20-30). Схему Бюлера можно так описать: каждое речевое общение осуществляется, когда между отправителем и получателем, происходит обмен информации. Если в сообщении обращается внимание на отправителя (сообщение говорит о внутреннем мире отправителя, о его мнении, и т.д.), – у сообщения есть субъективная функция; если в сообщении внимание обращается на получателя (посредством сообщения отправитель пробует привлекать внимание других, или пробует требовать что-то от других), – у сообщения есть звательная функция; и если в сообщении внимание обращается на предмет, (нейтрально описывается что-то или показывается, указывается что-то), – у сообщения есть референтная функция. Если эта схема употребляется в изучении детской речи, можно заметить: как в сообщениях детей чаше всего доминирует субъективная функция и как референтная функция появляется не сразу, в первых фазах жизни, а много позднее. Первые звуки, которые произносят дети, выражают желания, чувства, это значит, что у них нет референтной функции. Когда ребёнок произносит слово «мама», он не имеет в виду, что мама – это один из родителей, или член семьи, и т.д. (референтная функция), он выражает нужду чего-то ( контакта, пищи); хотя слово мама – это слово стандартного языка, которое значит член семьи, и т.д. в говоре ребёнка это слово – что-то другое, оно лишается референтной функции и приобретает новые черты, значения (приобретает сильные, эмоциональные черты: для ребёнка часто мама = мир или мама = я, не сразу, а намного позднее ребёнок отличает себя от мамы). Речь ребёнка часто является речью лишенной всякой функции: когда ребёнку 2/3 месяца жизни, он произносит долгие ряды звуков (у которых есть фонетическое сходство, музыкальность), у которых нет никакого значения, эти ряды звуков или, лучше сказать лепетание (lallen, babbling) являются игрой со звуками, с артикуляционным аппаратом, у них нет никакой функции, они ничего не выражают, они – просто игра; ребёнок играет со звуками, с артикуляционным аппаратом как с другими частями тела, с ногами или руками ( Бюлер 1921: 204). Эти лепетания, эти игры со звуками ребёнок воспроизводит как игру, без цели, они сходны рудиментальному 138

Липар / Часопис за књижевност, језик, уметност и културу



эстетическому употреблению языка (Люис 1936: 56). Склонность к игре продолжается, даже когда ребёнок лучше владеет языком: деформация слов, выдуманные слова, алогичные связи слов (то есть, то, что Фрейд называет « Lust am Unsinn», что-то без значения, как таковое, игра) – не редкие явления в детской речи. Речь детей, как мы уже сказали, отличается от речи взрослых из-за отсутствия всякой функции или референтной; только когда ребёнку исполняется 3\4 года, его речь начинает приобретать референтную функцию. Но надо подчеркнуть, что ребёнок не употребляет референтную функцию сразу как взрослый человек, манера размышления трёхлетнего или четырёхлетнего ребёнка является ещё эгоцентрической: ребёнок ещё не приспосабливается к действительности, а приспосабливает действительность к себе. Приспособление действительности к себе происходит от того, что ребёнок ещё не отличает «я» от «не я», от мира. (Пияже - Инхелдер 1978: 13). В первых фазах развития, для ребёнка я = мир, всё (Ривкин - Райан 2004: 441-447), поэтому он не приспосабливается к действительности, к внешнему миру, а приспосабливает действительность, внешний мир к себе, к своему «Я», посредством игры, фантазии, сна и т.д. Солипсизм манеры размышления детей происходит от того, что он не различает субъективность и внешний мир ( Выготский 1956: 311) и, ещё, манера размышления детей не является логической, систематической, потому что он не связывает понятия, ощущения, и т.д., в какую-то систему, у него ещё нет способности синтеза, анализа ( Выготский 1956: 309). Дети не связывают причины и следствия, время и пространство, их манера размышления является склонной к синкретизму, они связывают разнородные понятия без логики и даже когда связь не существует (Выготский 1956: 165-171). Это – некоторые из особенностей недостаточности манеры размышления детей, которые исчезают во время развития. Что касается речи детей, мы можем кратко изложить особенности, которые проанализировали и которые являются важными для нашего исследования: 1) в первых фазах жизни ребёнок произносит долгие ряды звуков, у которых нет никакого значения и которые чаше всего являются игрой или иногда средством для того, чтобы завладеть вниманием кого-то (например, мамы), потому что им нужно что-то. 2) Солипсизм: ребёнок не отличает «я» от «не я» и думает, что я = мир 3) даже когда ребёнок лучше владеет языком, в его речи выдуманные слова, деформация слов, алогичные связи и т.д. – не редкие; это тоже является игрой или попыткой приспособления действительности к «я», а не наоборот, или показателем недостаточности способности систематического или последовательного размышления. Lipar / Journal for Literature, Language, Art and Culture

139

Микела Капра

Надо ещё подчеркнуть, что, когда ребёнок говорит, часто нелегко найти в том, что он говорит, иерархическую организацию. По Бюлеру, как и по структуралистам (Якобсону и другим), речь организуется иерархическии: только одна функция речи, хотя, возможно, присутствуют и другие, доминирует. Ребёнок, по Пияже (Пияже - Инхелдер 1978: 23), поскольку не отличает «я» от «не я», не различает и функции речи. Кроме этого, как мы уже видели, поскольку он не связывает понятия в какую-то систему, не владеет категориями времени, пространства, причины, следствия и т.д., то нередко говорит непоследовательно, нелогическии. Надо ещё добавить, что поскольку ребёнок не отличает себя от внешнего мира и не приспосабливает себя к действительности, а делает противоположное этому, он не понимает, что невозможно всё сказать, то есть, не знает, что такое « цензура». По Фрейду и Лакану (Ривкин - Райан 2004: 420447) мы размышляем о «табу» и понимаем, что такое «табу», когда видим себя как частицу системы ( общества), иерархическии организованной, тогда мы понимает и размышляем о нашей роли, о роли других и о том, как вести себя, как вступить в связь с другими и что можно или нельзя делать. Ребёнок думает, что мир = я, поэтому он думает, что всё, что хочет, можно; для него не существуют запрещенные вещи. Эта абсолютная свобода в речи, которая не организуется иерархическии, систематическии, последовательно или по правилам грамматики, в которой нет цензуры, была особенно интересной для авангардистов. 3. ЯЗЫК ДЕТЕЙ В СТИХОТВОРЕНИЯХ АВАНГАРДИСТОВ: КОНКРЕТНЫЕ ПРИМЕРЫ На основе того, что мы изложили, можно заметить несколькие параллелизмы или аналогии между стихотворениями авангардистов и языком детей, особенно, что касается заумного языка. Заумный язык – выдуманный язык, или язык, который освобождается от всяких правил и, особенно, от покорения значению (А. Кручёных, « Новые пути слова», в Mанифесты и программы русских футуристов, Мюнхен, 1967); на основе этого можно сразу же заметить аналогию с языком детей, особенно с лепетом детей: максимальное внимание к звуку, игра со звуками, новые комбинации звука, выдуманные слова, каламбуры и абракадабра, полное отсутствие значения и т.д. – черты заумного как детского языка. Примеры: А.Кручёных, Испуганная мещанская песня (Ичин К.-Йованович М. 2005: 110) Зок Зок Зок Ю ю юк 140

Липар / Часопис за књижевност, језик, уметност и културу



Пм пм Др др рд рд Ууу Кн кн лкм Ба ба ба! Е. Гуро, Финляндия ( Гуро: 1998, стр. 6) Это-ли? Нет-ли? Хвои, шуят, - шуят Анна, - Мария, Лиза, - нет? Это- ли? Лулла, лолла, лалла, -лу, Лиза, лолла, лулла- ли. Хвои шуят, шуят, Ти-и-и, ти-и-у-у. Лес-ли, - oзеро-ли? Это-ли? Эх Анна, Мария, Лиза, Хей-тара! Тере- дере-дере...Ху! Холе-кулэ- нээ. Озеро-ли? Лес-ли? Tио-и Ви-и....у. или: песма Хлебникова (Хлебников 1968: том 2, стр. 36) (…) Бобеоби пелись губы Вееоми пелись взоры Пиеео пелись бровы (…) Бобеоби пелись губы Вееоми пелись взоры Пиеео пелись бровы (Хлебников 1968: том 2, стр. 36) Что касается этих стихотворений, сразу видно, как максимальное внимание к звуку, новые комбинации звука, повторение рядов звука, отсутствие прямого значения, слабость референтной функции и полная эстетизация языка – сходства с игрой детей с артикуляционным аппаратом и, особенно, с детским лепетанием; эти стихотворения, написанные заумным Lipar / Journal for Literature, Language, Art and Culture

141

Микела Капра

языком, как сказал бы Шкловский, являются «танцем артикуляционного аппарата» (Шкловский 1923: 9). Эти примеры (существуют и многие другие) ясно показывают, как поэты имитируют детское лепетание, детскую речь; существуют и примеры стихотворений, которые, хотя и не написаны заумным языком, тоже являются подобными детской речи, вот пример: Наш кочень очень озабочен Нож отточен точен очень (Хлебников 1968: 141)

Хотя стихотворение не написано заумным языком, в нём – игра со звуками, расположение слов по звуковному подобию, слабость референтной функции – напоминает детское лепетание. Ещё один интересный пример: Е. Гуро, И лень (Гуро 1998: 166) И лень К полдню стала теплень На пруду сверкающая шевелится Шевелень Брильянтовые скачут искры Чуть звенится Жужжут слепень Над водой Ростинкам лень В этом стихотворении, хотя оно не написано заумным языком, существуют интересные примеры имитации детской речи и детской манеры размышления. Слова: теплень, шевелень, звенится и ростинки – неологизмы, выдуманные слова (ростинки) или деформированные слова (теплень, шевелень, звенится); К.Бюлер пишет, что ребёнок расширяет лексику, не только имитируя слова а тоже творя подобные по звуком слова (Бюлер 1921: 215220); Гуро, подобно ребёнку, который расширяет лексику, тоже расширяет лексику. Кроме этого, разрушение норм грамматики «ростинкам лень», как-то являются подобными детской некомпетентности с языком. А ещё, ростинки описываются как люди, они – как-то антропоморфы, приобретают особенности людей; это тоже можно связать с детским анимизмом, то есть, со склонностью детей описывать (животных, растения и т.д.) всё то,что – не человек как человек; это по Пияже (Пияже - Инхелдер 1978: 22), происходит от того, что дети не отличают «Я» от «не Я» и приспосабливают всё к «Я», к своей манере размышления. Ещё, эти ростинки, эти элементы фантастического мира, абсурда можно связать со склонностью детей к фантазии, снам. 142

Липар / Часопис за књижевност, језик, уметност и културу



Ещё один пример: Вот я вытянул одну руку вперёд Прямо перед собой, а другую руку назад. И вот я впереди кончаюсь там, Где кончается моя другая рука. Сверху я Кончаюсь за- тылком, снизу пятками, сбоку Плечами. Вот я весь. А что вне меня, то уж не я. (Д. Хармс, Сабля) Это стихотворение, которое тоже не написано заумным языком, както имитирует размышление ребёнка: ребёнок, ещё в первых фазах жизни, смотрит на своё тело и на внешний мир; эти стихи описывают внутренний монолог ребёнка, который медленно «открывает» своё тело. 4. НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ К НАШЕМУ ИССЛЕДОВАНИЮ. МОЖНО ГОВОРИТЬ ОБ ИНФАНТИЛИЗМЕ И В КАКОМ СМЫСЛЕ? Примеры, которые мы привели и проанализировали, показывают сходство с детской речи, но хотя они являются подобными детской речи, мы не можем сказать, что они – совсем инфантильные. Они воплощают сложную философию и идеи которые совсем не являются инфантильными. Стихотворения Хлебникова и Кручёных, написанные заумным языком, являются попыткой «воскресить» «архе» языка или язык языков, первобытный язык, который оставил след в коллективном подсознании (как бы сказал Юнг), и который намного более выразительный, чем сегодняшние языки, поскольку более синкретический синестетический. Заумный язык можно ещё толковать как попытку «остранения», то есть, как попытку снять вуаль ежедневной рутины и показать всё с новой перспективы и так возбудить новый интерес к действительности. Стихотворение «Финляндия», хотя и выглядит абракадаброй, или чем-то без значения, – миф об умершем юноше-сыне, как объясняют К. Ичин и М. Йованович в книге « Элегические раскопки» (Ичин-Йованович 2005: 5-23). Проблема «Я», «не Я», «Бог», у Хармса – далеко от инфантильной игры. То, что с первого взгляда может выглядеть как игра, глупость, содержит сложные размышления и философию. Авангардисты не воскресили в себе ребёнка, они не вернулись к детству, они превратили детский мир в эстетическую категорию, в программу. Хотя они восхищались естественностью детей, тем, что дети делают что-то без цели, в их стихотворениях нет естественности детей, присутсвует цель, их инфантилизм – нечто искусственное, они как-то воскресили детство в лаборатории. Это является парадоксом инфантилизма у авангардистов: инфантилизм превращается во «взрослизм».

Lipar / Journal for Literature, Language, Art and Culture

143

Микела Капра

БИБЛИОГРАФИЯ Боас 1966: G. Boas, The cult of childhood, London, England: Penguins Бюлер 1921: K. Bühler, Die geistige Entwicklung des Kindes, Jena Выготский 1956: Л.С. Выготский, Изобранные психологические исследования, Москва Гуро 1998: Е. Guro, Selected Prose and Poetry, Stockholm Ичин 2009: К. Ичин, Идеология и авангард, Београд, Србија: издаје Филолошки Факултет Универзитета у Београду Ичин - Йованович 2005, Ичин К.- Йованович М., Элегические раскопки, Београд, Србија: издаје Филолошки Факултет Универзитета у Београду Кандинский 1968: В. Кандинский, Über die formfragе (1912), преведено као: « O проблему облика», у « Живот и уметности» бр.7/8, стр.99-100 Люис 1936: M.M. Lewis, Infants’ Speech, London, England: Penguins Пияже - Инхелдер 1978: Ž. Pijažet – B. Inhelder, Intelektualni razvoj deteta, Beograd, Srbija: Nolit Ривкин - Райан 2004: J. Rivkin – M. Ryan, Litterary Theory, An Anthology , LTD, Malden, USA: Blackwell Publishing Тынянов 1924: Ю. Тынянов, Проблема стихотворного языка, Ленинград Шкловский 1923: В. Шкловский, Литература и кинематограф, Berlin Хлебников 1968: В. Хлебников, Собранные сочинения, München: Prestel Verlag Манифесты и программы русских футуристов, München: Prestel Verlag, 1967 Микела Капра / О ДЕЧJЕМ JЕЗИКУ У ПОЕТИЦИ АВАНГАРДИСТА Резиме / У овом раду истражићемо интерес авангардиста за креативне способности деце и, анализом примера из песама Кручониха, Гуроа и Хармса, показаћемо које аспекте креативне способности деце су авангардисти имитирали и зашто. Посебњу пажњу обратићемо на дечји језик. С тим у вези показаћемо како су неки аспекти дечјег говора, као што су слабости референцијалне функције, солипсизам и рушење норми посебно фасцинирали авангардисте, који су у томе видели врхунац уметничког изражавања: игра звуковима без циља и без икаквих правила и потчињавање света сопственом «ја» супротстављају се репресивним механизмима друштва и перцепирају се као средство за полну реализацију индивидуума. У нашем раду покушаћемо такође да истакнемо како су авангардисти превратили детињство, дечији свет, у естетску категорију, у програм, али и како се тај инфантилизам код њих претворио у вештачку димензију, која са спонтаношћу и слободом деце нема никаквих веза. Циљ нашег рада садржан је управо у томе: показати пут од покушаја апсолутизације детињства, дечијег света, од њиховог претварања у естетску категорију до њиховог парадоксалног преиначења у философску димензију, која није уопште наивна или ближа дечијем свету. Као методи нашег истраживања јављају се анализа и компаративизам: кроз анализу и упоређивања песама са психолошким моделима дечијег говора показаћемо како су авангардисти имитирали дечији језик и са којим циљевима. Кључне речи: дечији језик, солипсизам, авангардне уметности, тепање детета, наивни поглед, схватање света, ствари такве какве јесу Примљен: 11. новембра 2013. Прихваћен за штампу децембра 2013.

144

Липар / Часопис за књижевност, језик, уметност и културу